| |||
| БУДЕМ ЖИТЬ |
|
Пока я была ребенком, что абсолют-но не зависело от моего возраста, в доме постоянно жили ежи, черепахи, хомячки, канарейки, снегири, попугайчики. Ну и, конечно, кошки и собаки. Когда же, уже давно став мамой, я, наконец, стала относительно взрослой, то есть зажила отдельным само-стоятельным домом, первым зверем в
нашей маленькой семье стал Кузя. Началось с того, что я, как всякая взрослая мама, была категорически против животных в доме и стоически не поддавалась ни на какие слезные моль-бы моей дочери. К счастью, меня хватило не на долго. И вот однажды, задремав жарким солнечным днем, я была разбужена стуком входной двери. В прихожей послышалось топтание двух пар детских ног, а затем встревоженный шепот. Дверь в комнату приоткрылась, и в щель просунулась взъерошенная голова Насти. Глаза лихорадочно блестели, щеки пылали, как два маленьких светофора, на лбу, на подбородке прогля-дывали слезы недавней битвы. Она улыбнулась невинно и, как ей казалось, безмятежно. - Мам, дай слово, что не будешь ругаться. - Хорошо, - настороженно отозва-лась я, — Даю. - Честное-пречестное? - Честное, - выдохнула я, торопя надвигающееся неизбежное. Настя быстро подошла к дивану, на котором я продолжала лежать уже по инерции, и протянула мне в ладошке рыжий пушистый комочек. — Мяу, — сказал комочек, и грустно мигнул всем, что у него для этого было в наличии, то есть половинкой левого глаза. — Правда, красивый? - дочь положила котенка рядом со мной. — Если он у нас останется, я больше не буду просить собаку. Я попробовала что-то возразить, но, но как-то неубедительно даже для самой себя. — Он голодный, - резюмировала я наконец, — Пошли греть молоко. На кухне уже сидела Настина подруга Вера, заплаканная, с фонарем под глазом и наполовину оторванным рукавом. —Так, — посуровела я, обратив, на-конец, внимание на потрепанный вид обеих девочек. — С какого ледового побоища прибыли? — Мы его спасали, — всхлипнула Вера. — Они его маму убили, — подхватила Настя, — большие мальчишки. Там, за школой. А потом нашли котят. Мы из окошка видели. Когда мы прибежали, он уже последний остался, они его за лапу крутили. — Мы сначала попросили, чтобы котенка отпустили, —всхлипнула Вера, а они смеялись. — Пришлось драться, — подытожила моя дочь, гордо вскинув исцарапанную мордашку, — и мы победили. Отняли и убежали. — Молодцы, только и могла выговорить я. Потом мы долгот молчали, пока кипятили молодо остужали, наливали в блюдце. А неприятности тем временем приближались одна за другой. Малыш категорически отказался от блюдца. Только облизывал намокший в молоке носик. И лишь теперь до меня дошло, что ему отроду всего ничего, что-то, что я поначалу приняла за конъюнктивит, было на самом деле его воз-растом — глазки просто еще не успели прорезаться. — Пипетку! — гаркнула я командным голосом киношного хирурга. Настя метнулась в комнату и тут же вернулась, протягивая мне искомый инструмент. Дело пошло. Малыш наел-ся и уснул. Настя подарила ему свою любимую корзинку, и мы устроили там мягкое теплое гнездышко. Мы назвали его Кузей, и он не возражал. День пролетел быстро, заполненный заботами и разговорами о новом члене семьи. Вечером все осложнилось. Кузя беспрерывно плакал, отказывался есть, нос был теплым и сухим, живот напоминал туго натянутый барабан. Я всполошилась. За всю свою жизнь я не имела дел с котятами столь юного возраста и просто не знала, что делать. Судорожно вцепившись в телефон, я подняла на ноги своих друзей и знакомых, кто, на мой взгляд, имел хоть какое-то отношение к кошкам. И, наконец, информация была получена. Оказывается, это несчастное существо еще не умело писать. Мне объяснили, как мамакошка вылизывает своих малышей, и посоветовали делать массаж. Но если к утру ничего не изменится, он погибнет. Настя уснула вся в слезах. Мы с Кузей устроились на кухне, я уложила его на ладони пузом кверху, и начала осторожно одним пальцем гладить вокруг пупочка. Так мы и просидели до самого утра, пока руки не перестали меня слушаться. Кузя задремал, и я положила его к Насте поверх одеяла. Я провалилась в сон, из которого меня вернули радостные вопли моей выспавшейся дочери. — Мама! Он пописал! На одеяле красовались три огромных мокрых пятна. будет жить устало и удовлетворенно выдохнула я. Мы дружно расцеловали повеселев-шего котенка, который принимал наши восторги как должное и явно чувствовал себя героем дня. Уж не знаю, как устроена память у маленьких котят, но этот ежедневный моцион так и остался для Кузи одним из самых ответственных и значимых дел. Он превратил это со временем в настоящий ритуал, всеобщую мистерию. Он скликал нас зычным гласом, и когда все присутствующие в доме, непременно все, собирались вокруг него, он вел нас в ванную, где грациозно и торжественно вспрыгивал на край раковины. Морда его принима-ла выражение философского самосозерцания и, в воцарившейся тишине, он приступал, наконец, к главной части ритуала. Он журчал сосредоточенно и самозабвенно. Затем мягко спрыгивал на пол, издавал громкое командное «Мяу» и не двигался с места, пока раковина не была начисто вымыта и насу-хо вытерта. Да, это был ритуал. И это была далеко не последняя его причуда. |
| ДЕТЕКТИВ. |
|
Летом мы всей компанией от-правились к бабушке. Кузя, как единственный мужчина в семье, тут же начал претендовать на роль хозяина дома. И, несмотря на всю подростковую угловатость и поджарость, ему таки удава-лось иногда выглядеть достойно и респектабельно. Быстро смек-нув, что спать, свернувшись клубочком, как-то не солидно и уж слишком по-кошачьи, он тут же устроился по-нашему, по-че-ловечьи. Рядом с бабушкой. Морда — на подушке, передние лапы — поверх одеяла.
Если вечером мы усаживались у телевизора, Кузя занимал луч-шее место и замирал, не отры-ваясь от экрана. Время от вре-мени он вздрагивал, напрягал-ся, скреб лапой, но никогда не унижался до первобытной охо-ты, он оставался зрителем. Больше всех Кузя полюбил бабушку. Он не отходил от нее ни на шаг. А когда нам пришла пора уезжать, они оба, рыдая, вцепились друг в друга. И, прерывая бурную речь, всхли-пывая и охая, бабушка заявила, что ни за что, ни за какие коврижки Кузю нам не отдаст. А тот утвердительно лизнул ее в ухо и заурчал, как трактор. Что можно было на это возразить? Когда мы нагрянули к бабушке на следующее лето, нас встретил огромный рыжий котяра с разодранным ухом, гордость всего нашего подъезда, гроза окрестных котов, любимец кошек, в общем, Бельмондо в кошачьем обличии. Несмотря на нежное отношение к бабушке, она явно была у него «под лапой». И скоро все мы жили по единому жесткому принципу — «Мяу хозяина — закон». Кузя наложил лапу не только на нас, но и на всех старушек-соседок. Они потакали ему во всем. Угощали рыбкой, чесали грудку, провожали домой. Вы-скочишь, бывало, на тревожный дверной звонок, а на пороге сидит Кузя, и сзади улыбается какая-нибудь окрестная старушка. - Кузенька домой хочет! Скоро мы привыкли. Но однажды, распахнув дверь после длинного-предлинного звонка, я не обнаружила никого, кроме Кузи, который не замедлил важно прошествовать в дом. — Странно, — подумала я, — как быстро стали бегать старушки. Ни шагов не слыхать, ни стука двери. Поначалу мы не придали этому значения, но ситуация повторялась вновь и вновь. — Чего они прячутся, — мучилась я. — Может, обиделись на что? Старушки продолжали исчезать, а я пробовала мыслить логически. Если в соседней квартире настежь распахнуть дверь, то, в принципе, можно дотянуться до нашего звонка и не переступая порога. Но затем необходимо молниеносно и совершенно бесшумно дверь закрыть. К тому же, в этой квартире никто не живет. Всякая логика разлеталась вдребезги. Я стала нервной и подозрительной. Каждый раз, впуская домой одинокого кота, я металась на этаж вверх, на этаж вниз, и всегда — пустота, тишина. - Мистика, - постановили мы на семейном совете. Развязка наступила неожиданно. Моя дочь, возвращаясь с очередной Куликовской битвы, где в пылу сражения потеряла изрядный кусок штанины и за-метно пополнила арсенал синяков и ссадин, увидела нечто, что заставило ее забыть о победах, поражениях и предстоящей трепке. На войлоке, которым была обита дверь, вцепившись в него когтями, висел Кузя, и носом нажимал кнопку звонка. Останавливался, делал глубокий вдох, и снова жал, пока хватало дыхания. Дверь открыла бабушка. — Это он, — прошептала Настя. - Он сам! Кузя же, поняв, что тайна его раскрыта, не спешил прыгать вниз, и еще раз, уже демонстративно, ткнул мордой, издавая оглушительную трель. - Ну, - словно говорила его ехидная рыжая физиономия. — Поняли, чем достигается авторитет, уважение, высокий рейтинг, наконец? Головой, друзья мои, головой! И он, несомненно, прав. В подтверждение сего, Кузя тут же был обласкан, обкормлен и обхвален. Но больше всех радовалась Настя, поскольку в этот день никто даже внимания не обратил на ее разодранные джинсы и перепачканную ковбойку. МЫ И НАШИ ЗВЕРИ СУДЬБА Случилось это в те недавние времена, когда на вопрос испу-ганных родителей: «Ты в кого играешь? В Бабу-Ягу?" дети страшным басом отвечали: «Нет. Я часРэм-м-м!»». Именно тогда в нашей семье свершилось нечто неотвратимое и бесповоротное, а именно — «пробил Час СЭН'». Мы с Настей дублировали фильм, то есть озвучивали на русский язык канадскую карти-ну "Собака, остановившая войну". Я, как всегда — мальчика, она - девочку. Но главным героем был огромный, роскош-ный сенбернар, фильм заканчивался трагически, все рыда-ли не отходя от микрофона. Вот ,тут-то мы и поняли, что для нас все кончено. Прощай, сладкая, беззаботная жизнь! Мы начали мечтать о сенбернаре. О мечта наша, желанная и не-доступная, в какое уныние повергла ты наши истосковавши-еся по собаке души! А грустить было от чего. Комната в коммуналке — роскошь небольшая. Да и соседка нам досталась с тараканами, коих самозабвенно разводила не толь-ко на кухне, но и в голове. Как с ней договориться - одному Богу известно. К тому же стоимость щенка разительно отличалась от моей зарплаты, и почему-то не в пользу последней. Но мечта... Мы обложились книгами и читали все, что могли достать, о собаках вообще и о сенбернарах в частности. Мы затерроризировали визитами наших знакомых, у которых уже был сенбернар. Аристократически воспитанный, интеллигентный, но в глубине души еще не расставшийся сощенячеством, он бурно радовался нашему приходу. Слету припечатав мои плечи к стене тяжелыми лапами, Шериф тщательно сли-зывал с моего лица остатки косметики, и лишь затем радушно приглашал в комнату. А после чашечки кофе и мисочки каши все отправлялись в парк. Мы возились, носились, визжали, лаяли, а затем обессиленные и грустные расходились по до-мам. Ведь это была не наша собака. Пришло время, и Шериф стал папой. Надежда затеплилась, но тут же почти угасла. Всего два щенка. А желающих пруд пруди. Единственный выход — приехать первыми. А сроку-то - два дня! Как за два дня ухит-риться повернуть колесо Фор-туны? В кармане — шиш, в холодильнике —соседкины тараканы. Соседку, по счастью, удалось уговорить и даже взять расписку, что она - »за». Но деньги! Накануне зарплаты поиски бесполезны. Я сидела в актерском буфете и мрачно прихлебывала давно остывший кофе. Вот тут-то меня и посетила Судьба. Она за-просто села за мой столик в образе давнего моего приятеля Леши. - О чем грустим? — спросила Судьба Лешиным голосом. - Хочу собаку, - безнадежно констатировала я. - Сколько надо? - быстро сориентировался Леша. - У тебя столько нет. — прошипела я загробным голосом. Но »Час Сэн», как выяснилось уже пробил. Совершенно случайным и чудесным образом нужная сумма оказалась в Лешкином кармане и была вручен* мне» до лучших времен». И уже на следующий день я си дела с замирающим сердцем незнакомой квартире и вежливо выслушивала кинологические излияния хозяев. Мне демонстрировались лапы, хвосты, пасти. что, по правде говоря, мало занимало мое внимание. Судьба встретила меня и здесь. Теперь она выглядела значительно меньше, но гораздо пушистей и симпатичней. Она выбрала меня сама. Ткнулас» мокрым черным носом, поскребла лапой и, вальяжно развалившись на моих ногах, без" мятежно уснула. Моя судьба. Моя собака.. |
| ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЕМ или БИТЬ ИЛИ НЕ БИТЬ? |
|
Итак, она звалась Жаклин. Коротко — Липа. Полно-стью Жаклин Шерифовна Гришина. Да, да — фамилия моя. И присвоена была, можно сказать, официально. В щенячьих документах так и было записано: фамилия владельца — Гришина, кличка собаки — Жаклин.
Впрочем имен моя собака получила бесконечное множество. Не буду перечислять такие производные от Жак-лин, как Лина-Лиса-Алиса... Если царапать их мелким почерком вдоль Садового кольца, есть шанс проползти Москву несколько раз по окружности. Итак, оставим это занятие скептикам и пе-дантам и вернемся к рыжему вислоухому существу .по имени... Второе часто употребляемое после Лины — Девочка Моя. Это когда все хорошо, мирно, без эксцессов. Просто — Девочка — следствие мелких неурядиц. Если Линочка серьезно проштрафилась, имена менялись в зависимости от содеянного! Нахалка, Хулиганка, Поросенок, Обжорка и т.д. Самое длинное имя изрекла моя дочь: «Рыжая Кото-рая Белая», что, кстати, вполне соответствует фирменному окрасу сэн-бернара. Впрочем, Лина откликалась на любой, обращенный к ней звук, вплоть до кис-кис. Совсем иначе обстояло дело с командами, можно сказать полярно. Всякие там «фу» или «Нельзя» были отвергнуты с прозрение, окончательно и бесповоротно. Короткие, приказательно-лающие восклицания, явно уничтожали ее чувство собственного достоинства. «Фу» постепенно вытеснялось вопросительно-возмущенным. «Это что такое», что до сих пор срабатывает безотказно, «Ко мне» растянулось до испуганного «Где мама? Маму потеряешь». На прогулке срабатывало безотказно. В ответ на эти позывные непременно раздавался треск и топот, как от рвущегося напролом сквозь чащу слона. И сопровождаемая прощальным хрустом последнего куста, на поляну, тяжело дыша, вылетала Она, с перепуганной физиономией и заляпанными репейником ушами. Дома команда звучала чуть мягче: «Иди сюда, моя хорошая». Или «... моя девочка», «...моя маленькая», «Хулиганка», «Нахалка», а также «иди сюда, кому сказали», — в зависимости от ситуации. Когда же были съедены мои последние и единственные парадно-выходные туфли, мы всерьез задумались над проблемами воспитания. «Бить или не бить?» — стало самым животрепещущим вопросом семейного совета. Не то, чтобы уж было жалко туфель, просто это безответственное поедание моей частной собственности имело место аккурат накануне столь редкого парадного выхода. Теоретически мы казались самим себе доками в любом собачьем вопросе, но на практике нами овладела полная растерянность и беспомощность. Бить — жалко, не бить — непедагогично. В результате Лина отделалась легким шлепком тапком по морде. Не больно, но обид |
| Мой театр |
